Хроника поездки мужского хора МИФИ в Нижний Новгород
на фестиваль "Молодые голоса"
15-18 Мая 2008 года

15 мая вечер.
Последнее время я прихожу к выводу, что сопоставление событий со временем с точностью до минуты никому не интересна. Поэтому данную поездку я попробую осветить в виде простого повествования.
Итак, часть хора уже вчера отбыла в Нижний Новгород. Сегодня пришел черед и нашей части делегации сесть на поезд.
Конкретного места встречи на вокзале не было назначено. Мы ходили и находили друг друга случайным образом. До отправления оставалось всего полчаса, а поезд еще не подали на платформу. Мы немного нервничали. Если поезд подадут за 5 минут и не на нашу платформу, то будет, как в анекдоте по поезд Москва-Воркутю.
За 20 минут до отправления мимо нас начали проползать «голубые вагоны». Естественно, мы ждали не у того конца, и, торопливо прихватив багаж, мы рысцой понеслись к нашему концу поезда. Как это водится, другая половина пассажиров ждала свои вагоны с противоположной стороны, и теперь они неслись нам навстречу.
Курачев хотел взять билет на наш поезд, но ему удалось добыть его только на следующий. Интересно, пустят ли его с билетом на тот поезд в наши вагоны?
Денис Карев мучается со списком. В списке людей несколько меньше, чем фактически расселось в вагоне. К черту список! Едем по факту. Трогаемся.
Уже первый час ночи. Я взял баночку пива и пошел по вагону посмотреть, кто, где и как разместился. В купе у Вардана разливали коньячок. Я собирался пить только свое пиво, но налили лишнюю рюмку. Не оставлять же ее! Тут же расчехлили гитару. Становится ясно, что выспаться не удастся. Правда, до утра петь не придется, т.к. вагон не полностью наш.
Уже через 20 минут наших душевных посиделок в певческое пространство вторглись исключительно вежливые милиционеры. Они попросили нас по возможности не пить в общественных местах, петь потише, а потом расшаркались и удалились, оставив о себе приятное впечатление.
Еще через час мы в десятый раз пели очередную последнюю песню, но после очередной бутылки в голову приходило еще немало хороших идей, и мы решали, что последняя песня на самом деле не последняя.
У наших проводниц издавна есть утреннее железнодорожное развлечение. Надо разбудить всех пассажиров разом, объявив, что через 10 минут начнется санитарная зона. Потом они наслаждаются зрелищем ошалелых пассажиров, которые ругаются, пытаясь не последними посетить две маленькие кабинки в концах вагона. При этом проводницы могут усложнить игру, объявив немедленную сдачу постельного белья.
Проводницы, обслуживающие современные вагоны с био-туалетами, лишены радости объявлять о начале зеленой зоны. Но они приспособились будить пассажиров за несколько минут до конечной станции. Эффект почти тот же.
Да, не прошли еще те времена, когда попросить у проводника туалетную бумагу было верхом цинизма.
В Новгород мы прибыли с небольшим опозданием. Володя, выехавший более поздним поездом, уже встречал нас на перроне.
При выходе из вагона мне послышалось, что нас встречают две девушки с зелеными дырочками. Я заинтересовался, но зелеными оказались бирочки.
Девочки стояли и настойчиво требовали сообщить им количество прибывших хористов, а мы не могли сосчитаться. Полагаться на списки не имело никакого смысла.
Последний хорист вывалился из вагона с довольно помятым лицом и недовольно проворчал: «Сволочи! Хоть бы кто разбудил. А то я тут притворился вагоном, так бы и уехал».
Подали маленький автобус. Мы оказались отсечены от него железным заборчиком, который можно было бы обойти метров через пятьдесят, но ни один не двинулся в сторону обхода. Все полезли штурмовать ограждение. Я тоже лезу через него, сваливаюсь обратно, снова лезу и тут понимаю, что забыл учесть центр тяжести, сильно смещенный назад из-за сумки. Правда, в то время, когда я об этом подумал, в голове вместо центра тяжести подумалось «центр задницы».
В автобусе Тоня (так звали одну из зеленобирчатых девушек) начала нас огорчать. Она рассказала, где мы будем жить, а потом сказала, что у нас будут две репетиции. Типа, Надежда Васильевна вчера наслушалась хороших коллективов, впечатлилась, и решила, что дополнительные репетиции должны повлиять на качество нашего пения.
Мы возражаем. Если ей нравится качество пения тех коллективов, то пусть с ними и репетирует.
Потом Тоня дала свой мобильный номер на случай потери хористов в городе. Разваляев тут же стал проверять связь. Услышав звонок, Леша тут же положил трубку, а Тоня нервно алёкала с короткими гудками. Леша:
- Спокойно, это я.
- Да вы что? С ума сошли? Зачем звонить то?
- А вдруг вы обманули и не тот телефон дали?
В гостинице меня тут же нашел Дима Анохин, чтобы поведать душещипательную историю о том, как народ вчера ехал в поезде.
С его слов Назаров, Белоусов, Поповичев и еще кто-то плотно расположились в вагоне-ресторане. Там они набамбурились пивом, шампанским и коньяком. Поезд был проходящим через Нижний. Уже на подъезде к городу ребятам намекнули, что неплохо было бы им выйти. Как могли, они поковыляли к себе в вагон, спешно там собрались и еле успели выйти на перрон. Поезд тронулся, и тут Поповичев обнаружил пропажу белой рубашки, в кармане которой остался мобильный телефон. Удачей ребят было то, что хозяин помнил номер вагона и место, где должна была оставаться рубашка. Вторым удачным моментом было знакомство с девушкой, ехавшей в том поезде. (Я вот только не понял, была ли это пассажирка или проводница. Не важно.) Тут же был извлечен клочок бумаги с записанным номером ее телефона. Звонок оказался удачным. Рубашку с телефоном нашли на указанном месте и даже обещали привезти в Москву через две недели.
Завтрак ждал нас в буфете лингвистического института на соседней улице. На дверях буфета висел амбарный замок. С той стороны двери билась одна из буфетчиц, тщетно пытаясь открыть дверь. Пара минут ушло на то, чтобы объяснить ей, что это не мы шутим, а они сами закрыли дверь снаружи. Потом был завтрак.
На улице было довольно свежо. Назаров послушал радио и объявил на сегодня не выше 14 градусов с ветром и осадками. Вчера, говорят, вообще шел снег.
Когда приехали в университет, то зал оказался занят другим коллективом. Бредовые идеи продолжали хлестать через край. Надежда предложила пойти на улицу сделать там зарядку. Я уже помнил, как это было в Таллине, и как я потом болел. Потому я поспешил улизнуть и был не одинок. Весь хор тут же нашел себе срочные дела и рассосался по университету. Те же, кто остался в холле, продолжали откровенно тупить.
Вскоре пришла команда, что зарядку можно сделать на верхнем этаже. Кто не спрятался, пошли наверх, откуда были тут же прогнаны. Поднялись мы по одной лестнице, сделали крюк, стали спускаться по другой, и тогда Курачев высказался о том, что если так раз десять сбегать по лестнице, то это вполне заменит зарядку.
Скоро ходьба по лестнице достала нас, и мы стали занимать места за столиками на втором этаже. Добыли газеты, читаем, продолжаем тупить.
Минут через десять нас пригласили в тесную аудиторию у туалета. Удивительное дело – распевались мы сидя.
В половине первого на последних аккордах репетиции появился Староверов, ехавший своим ходом. Надежда пожелала ему приятного аппетита, и мы пошли обедать. После обеда наша комната славно поспала.
После сна отправились в душ. Я был первым и принимал струи холодной воды на себя. Только под конец пошла тепленькая.
Изобретательности и запасливости наших хористов может позавидовать кто угодно. Например, Миша Дмитриев привез с собой длинную веревку, которую мы растянули между шкафом и трубой. На ней мы и сушим наши полотенца.
В спортивном костюме и концертных туфлях я выглядел так же глупо, как если бы был одет в смокинг и кроссовки.
Приехали в университет на репетицию.

Из зала нас гонят. Надежда ищет разные места. Выгнали и из аудитории, где мы были утром. Заканчивали мы репетировать в коридоре кафедры налогообложения. В какой-то момент одна из сотрудниц не выдержала, выскочила в коридор и дала знать, что наше пение ее не устраивает. Пришлось закончить. Известных нам мест, пригодных для репетиции, в университете уже не осталось.
Перед выступлением Назаров попросил проверить его внешний вид. Мы с Ведерниковым осмотрели его и не нашли ничего криминального. Тогда он указал на свои ботинки: «Что, и это нормально?» Присмотревшись, мы увидели туфли разного фасона. Оказывается, пред отъездом он начал переобуваться на работе, но выполнил данную функцию не до конца.
Наше выступление на концерте прошло с большим успехом. Давненько нас так даже в Германии не принимали. Все последние песни мы пели на бис дважды. Публика рукоплескала, орала, неистовствовала стоя.
После концерта публика подходила, хвалила нас, члены жюри рассыпались в благодарностях, и только Ирина Ефимовна была предельно честна, высказывая продуктивную критику.
В автобусе на волне вдохновения к нам пришло второе дыхание, и мы снова запели. Песни, правда, выходили какие-то нецензурные. А в автобусе с нами ехали девушки. После «Арнольд, я твоя» надо было спеть «менструация». Певцы без малейшей паузы выдали на гора заменители: «флуктуация», «перфорация». Это мы еще трезвые. Президент держится за голову: «Господи! Что же будет после банкета?!» А колбасило нас неслабо. Вот так послушаешь запись того, что творилось в автобусе, кажется, что мы изрядно приняли на грудь.
После возвращения в гостиницу мы быстро переоделись и собрались на улице, чтобы отправиться на поиски разрекламированного нашими ребятами ресторана «Рамзес». Он был около площади Минина. Топографическим тупизмом я не страдаю, но на этот раз интуиция меня подвела, и я чуть не увел друзей в противоположном направлении.
По пути нам встретилось еще несколько забегаловок и пафосных ресторанов, где половина делегации хотела бы остаться, но костяк шел прямо к цели. Собственно, проблема заключалась только в том, что в полночь входную дверь общежития обещали закрыть.
В несколько минут одиннадцатого мы уже потягивали в «Рамзесе» красное нефильтрованное пиво и заказали еду.
Причем, когда мы пришли в кафе, там были одни девчонки. Мы насторожились: «Может, это заведение для лесбиянок? А мы тут вторглись». Потом пришли еще наши ребята, местные парни, и мы успокоились.
Кафе было в египетском стиле, но еда под египетскими названиями была самая обычная. Валентин Стефанович все стебался над официанткой, требуя у нее гитару. Девушка была адекватна, но наш казак был столь настырен, что за него становилось стыдно. Вкусно поев и немного выпив, мы тронулись обратно. Шанс успеть вернуться до полуночи у нас еще был. Дмириев все норовил свернуть не на те улицы. Мы его уламывали пойти с нами.
По дороге Вардан точно подметил, что женщины здесь выглядят более женственно, т.к. носят преимущественно мини юбки, а не штаны, как в Москве. Мы шли, и глаз радовался.
У общаги нам повстречались Володя Курачев и Рома. Они выходили из машины, а в пакетах у них гремели бутылки. Миша Дмитриев тут же преградил им дорогу: «Ну-ка, пакетики приготовили к досмотру».
У лифта возникла давка. Ребята пропустили женщину, и остались ждать, когда лифт снова спустится. Я же взметнулся на 8 этаж пешком.
В номере в 15 минут первого мы собрались тихо спеть песенку и лечь спать, но тут пришли соседи, принесли водку. Потом повалили еще гости. Под столом мелькнула вторая бутылка водки. Нет, добром это дело не закончится. И уж одной песенкой мы не отделаемся.

В начале второго Курачев решил ненадолго отлучиться. Все равно мы сидели, трепались и никак не собирались выпить, хотя налито было у всех. И так сложилось, что в это время пришел Саша Митрофанов с Машей. Сашу мы усадили на место Володи. Тут же нашелся повод выпить. Выпили одну, налили по второй. Пока наливали Маше и говорили тост, ворвался Володя: «О! Как хорошо, что вы не успели выпить». Он тут же бесцеремонно цапнул бывший свой стакан, выхватив его из-под руки Саши. Саша оторопел, и не знал, что сказать. Все тоже озадаченно замолчали. Курачев догадался, что что-то не так, но никак не мог взять в толк, что выхватил у Саши водку буквально изо рта. Мы уж ему и так и сяк объясняли, что это был Сашин стакан.
В два ночи появился Назаров, который побывал в служебных апартаментах у Ведерникова. Сначала он поведал про крутую квартиру номер 19 с охранником при входе во двор, потом сказал, что встретил в городе наших ребят, и они собираются ночевать где-то на дискотеке.
На этом душещипательные истории не закончились. Он рассказал, как шел по малой Покровской улице и вдруг увидел почтальона с велосипедом. А надо сказать, что с ночными ларьками здесь был напряг. Саша подошел к почтальону, чтобы узнать, где здесь можно в это время купить пива. К его разочарованию почтальон оказался памятником. Потом он ломился в какой-то ресторан. Попросил там пива в пластиковом стаканчике на вынос. Официанты напряглись, но пластиковых стаканчиков не нашли, а кружку на вынос давать не хотели. Они же ему и поведали, что ниже по улице есть какое-то посольство или представительство, где можно добыть пиво. (Странно, в наше время, в 80-е годы мы ночью пиво в таксопарках добывали.) Дальше Назаров действительно нашел представительство Великобритании. Зашел, попросил пива. Ему так мило улыбнулись и сообщили, что есть только Хайнекен (показывают бутылку), но он по 70 рублей. Видимо, они хотели огорошить ночного гостя, на что он тут же выпалил: «Вы меня в такой ступор поставили, что дайте две».
После Саша говорил проникновенный тост, а Курачев постоянно перебивал его. Назаров:
- Не смотря на всякую дурацкую рекламу, не взирая на все то, я предлагаю выпить за всех нас. Мы такие разные, со всякими своими тараканами. У всех свои они разные. Но мы все-таки… Если ты будешь перебивать, то ты будешь дальше сам тост говорить. Мы все-таки семья потому, что уродов много… Но тем не менее, я лично всех люблю. И это действительно искренне. Мне очень не нравится, когда наши отдельные эти самые… члены начинают говорить: «Вот этот – урод, вот этот – урод». А я всех пытаюсь убедить в том…
- … что мы все уроды.
- Курачев – точно урод. Ну, тост я говорю, ей Богу! Все, за нас. Ура!
Все уракнули кроме Володи. Назаров:
- Так, похоже, он не понял.
- Ну, урод же.
После нас ожидал рассказ про апартаменты Надежды, где Саша побывал сегодня:
- В отеле у нее всего 8 комнат.
- И она живет во всех них.
- Нет, она живет с Тимохиной.
- То есть, 2 по 4.
- Короче, мы сидели сегодня в таком кабаке, который сделан непонятно подо что. Там за четырьмя столами сидели барышни в таких бальных платьях, Ведерников…
- В бальном платье!
- Ведерников при бабочке и Малявина. И тут вхожу я в кепке. Тетка на меня смотрит с сомнением. Тетка типа фейс-контроля. Я говорю: «Мне надо в ресторан».
Мы оценивающе смотрим на наряд Саши и ржем.
- Причем, в ресторан я попал с какого-то черного хода. Она, как фейс-контроль на меня долго смотрела и потом говорит: «Вы тот самый четвертый?» Я говорю: «Вы знаете, если их действительно трое, то я четвертый. Если их семь – я восьмой». Она говорит: «Пойдемте, я вас провожу». И вы знаете, Ведерников там сидит такой во фраке, и вхожу я в своей этой кепке.
Далее рассказ скатился на обсуждение старых светлых хоровых костюмов. Кому-то он все еще был нужен, чтобы грядки копать. Я же в нем на слете выступал неоднократно.
Назарова жена раз в два года пилила, чтобы он выкинул костюм, но расставаться с халявой он никак не желал. Потом, лет через много она попросила одеть сей костюм. Зрелище было жалкое. «А я же помню, говорит, что я был в нем такой красивый, стройный». Обсудили, кто куда дел костюмы и продолжили пение.
Половина третьего. Я вижу в коридоре Назарова, спешащего с бутылкой чего-то крепкого, а мы уже расходимся. Собственно, прекратить песни пришлось после того, как из соседнего номера пришел мальчик и сообщил, что ему завтра на работу. Мы, кажется, тихо так сидели, на что Саша Митрофанов заметил, что они к нам с 5 этажа на 8-й на звук пришли. Интересно, как они теперь вернутся? Ведь все переходы между этажами уже перекрыты.
Половина восьмого. О, утро! Кто тебя выдумал?
Есть сегодня нам предстояло в университете. «Рамзес», оказывается, был за углом. Стоим, ждем, когда нас пустят на завтрак. От нечего делать Разваляев стал обучать хористов ирландскому шагу. Мы подумываем, может, пойти в «Рамзес», коли нас сюда не пускают.
Одними из первых слов из уст нашего руководителя сегодня были: «Как бы мне хотелось сегодня с вами порепетировать». Мы в сторону: «Где бы нам найти тот хор, с которым Вы сегодня порепетировали?»
После завтрака мы долго ждали на улице экскурсовода. Я стоял, смотрел на хмурящееся небо и начинал скучать о своем большом зонтике, оставленном в номере.
Экскурсия началась на смотровой площадке, потом мы осмотрели кремль. В кремле наши ребята стали резвиться у образцов военной техники. Разваляев не был уверен, справится ли он с танком, поэтому он решил сломать самолет и оседлал его.

Спустились к памятнику Минину и Пожарскому – копии московского.

Шел мелкий дождик. Подобные экскурсии начинают нравиться мне все меньше и меньше, а потом я буду, видимо, их ненавидеть. Это надо же просыпаться в страшную рань, тащиться за тридевять земель на завтрак, а потом топать под дождем, осматривая давно виденное. Так, если я не найду себе цель, и не развлекусь, то будет совсем тошно. Фотографировать давно избитые сюжеты под дождем мало радости, но хоть это.
Ладно, послушаю экскурсовода, хоть все вокруг нее жужжат о своем. Оказывается, в Нижнем четыре памятника Минину и только два – Пожарскому. Относительно Минина, к его юбилею были опубликованы несколько забавных статей. Корни одной статьи тянулись из мечети. Автор статьи научно доказывал то, что Минин был татарином. Автором другой статьи был некий биолог Мининзон, который доказывал, что он – потомок того самого Минина.
Около памятнику Минину и Пожарскому работы Церетели какой-то идиот кинул фразу, что надо сфотографироваться. И мы давай затевать «цузаммен фото». Как всегда, «цузаммен фото» подразумевает десяток фотографов, обвешанных чужими фотоаппаратами, которые пытаются организовать толпу всех остальных. Каждый хочет, чтобы не забыли снять именно на его камеру. В результате действие сильно затягивается.
После поехали осматривать церкви. Первая церковь была построена по указу купца Строганова.

Освящена она в 1719 году в честь праздника собора пресвятой Богородицы. Церковь эта исключительной красоты. Предание гласит, что купец спросил мастера, может ли он построить храм краше. Получив положительный ответ, купец велел убить мастера, но тот взбежал на колокольню и бросился оттуда. Да только не долетел он до земли, а обратился вороном, улетел за реку и стал обучать крестьян искусству живописи. Так появилось искусство хохломы. А теперь ворон каждый вечер прилетает к церкви и смотрит на произведение своих рук. Нам же удалось посмотреть на произведение его рук только снаружи. Внутри шла закрытая служба.
Потом нас провезли по Рождественской улице, где престижно торговать. Проехали и место, где раньше жили зеленщики. Зеленщики не продавали зелень, а изготавливали зелье. А зелье раньше не пили, а поджигали, т.к. зельем называли порох.

В половине первого экскурсия закончилась. Ну и город! В течение 15 минут я метался по улице, желая приобрести пузырек коньяка, но добежал аж до университета и ничего не нашел. Была аптека, где возможно продавался спирт, но спирт – это не то.
За обедом мы развлекались тем, что Назаров подкармливал Анохина, а Моргунов – Анечку. Они побирались по столам, собирали лишние пирожные и приносили своим питомцам, словно соревнуясь, кто лучше откормит своего.
Потом мы с Назаровым добрались до магазина, купили фляжку коньяка, добрались до первой же правильной подворотни у сгоревшего дома и сделали по хорошему глотку.
Второй глоток мы сделали в комнате у Саши. Подобной агрессивной красной раскраски комнаты я не видел даже у Брусницыных. Затем я положил обед с коньяком на кровать и стал их усваивать.
Часа через три должен был сработать мой будильник, но прозвенеть ему было не суждено, поскольку Вардан с Мишей пошли, разбудили Стефаныча, Лешу Ануфриева, и все они собрались в нашей комнате дегустировать местное пиво. За пивом Валентин Стефаныч рассказывал много интересных историй про казачество. Пересказывать не имеет смысла, поскольку получится не так эмоционально. Когда рассказы Скокова иссякли, мы стали петь.
Кстати, о песнях. Если вспомнить «12 стульев», то там, когда ходили к Изнуренкову, он напевал: «А по утру она уж улыбалась». Вардана в свое время заинтересовал этот фрагмент, он полез в книжку древнего издания и нашел там ссылку про то, что в свое время на месте кинотеатра «Ударник» был театр, в котором исполняли известную в то время пьесу про красотку. В пьесе у красотки было много разных приключений, и каждое ее приключение заканчивалось фразой: «А по утру она уж улыбалась». Интересно теперь узнать, наша «Красотка» написана по сюжету того спектакля или была написана потом? А ведь наверняка - по спектаклю, и часть куплетов этой песни не дошла до нас.
Еще интересный факт про то, что оригинальная песня про Пегги содержала всего три куплета, а потом ее перепевали все, кому не лень, и добавляли отсебятину.
Стоило только нам отправиться на концерт, как позвонил Ведерников и от лица Назарова попросил нас купить цветов для Ирины Ефимовны. Хорошо, что магазин был почти напротив, но цены там были, как в Москве у метро.
Скоков все ходит и пристает ко всем, чтобы ему напомнили песню про мотылька, который обжег свои крылышки о свечку. Никто такой песни не знал, даже Вардан и Белоусов.
В шесть часов мы сидели в качестве зрителей и предвкушали начало великого концерта. Концерт, действительно, был выдающимся! Что удивительно, у меня даже не было ни одного поползновения уснуть. И до чего же приятно не стоять на сцене, а сидеть!
После концерта мы решили найти хорошее место, чтобы достойно поесть, но не дорого! Так мы прошли по Покровке, еще по какой-то улице. Слишком большая была у нас компания – ни одно заведение не удовлетворяло требованиям всех. Как и следовало ожидать, дорога привела нас к «Рамзесу». Там к нашему приходу завезли свежее пшеничное пиво, но гитару опять не дали. Какая-то девица для соседнего зала исполнила танец живота. Краем глаза из-за угла и нам было что-то видно. Единственным огорчением был здоровенный кондиционер, который дул прямо на нас.
Вернувшись к полуночи в номер, мы продолжили пить и петь. Угомонились мы вовремя. Из запомнившегося можно только отметить внезапное расстройство «стального» желудка у одного достойного хориста. А незадолго до этого была рассказана история про каких-то обезьян, которые съедают собственный помет, дабы восстановить бактериальный баланс. Может, нашему бедолаге тоже надо восстановить бактериальный баланс?
Утром проснулись легко, бодро и радостно. Автобус пришел с опозданием, мы сели в него и хотели уже ехать, но в последний момент решили посмотреть, кого нет. Кто-то высказался: «Анохина нет». И мы давай стоять, ждать Диму. А он тихо сидел в задней половинке автобуса и ухмылялся.
Не все бойцы в наличии. По непроверенной информации, Ящур вчера ушел куда-то в ночь и до сих пор так и не вернулся. А автобус подвозил нас к смутно знакомым местам. Когда-то у нас здесь уже был банкет. У проходной мы, будто в первый раз, порадовались названию кафе, где будет финальная часть нашей гастроли. Кафе назвалось «Прощай, товарищ».
На репетиции у Надежды вырвалось новое словечко: «Тупослухие».
Потом был финальный концерт фестиваля. Пели и мы, пели и нам, все было великолепно! Зачем тратить слова на то, что надо слышать? Это так же нелепо, как и фотографировать песню.

Фуршет, как и ожидалось, проходил в «Прощай товарище».

Каждый хор топтался около своего столика. Все старались спеть что-нибудь хорошее, дабы порадовать дружественные хоры, или, вернее, выпендриться перед ними. В разных концах зала было плохо слышно друг друга, и хоры часто одновременно пели разные песни, перекрикивая друг друга. Постепенно, когда произошло первичное насыщение алкоголем, и пропало предчувствие, что его может не хватить, народ расслабился, отлип от своего стола и пошел слушать другие коллективы за другие столики. Контакты налаживались. Все были такие тепленькие и дружественные. Оказалось, что еще, как минимум, один коллектив знает нашу «Сессию». Причем, исполнили они ее довольно близко к тому, как пели мы. А вот другим хорам эта песня не далась, и они ее бросили.
Когда мы пели, то над нами по залу метался ошалелый воробей, оглушенный нашим пением. Володя Курачев высказал мысль, что это душа Изюменко летает над нами и присоединяется к празднику души и песни.
Не смотря на то, что мы открывали банкет песней «Налей, налей бокалы полней», еще один хор решил спеть ее второй раз. Они спели три куплета и умолкли. Пришлось Белоусову учить их жизни.
В начале седьмого пронесся клич о том, что хор из Петрозаводска уезжает. Мы высыпали провожать их, довели до автобуса. Только я разговорился с одной девчонкой, как меня вдруг схватили за плечи, оторвали от нее и унесли в автобус. А я и не знал, что это была объявлена погрузка не только для Петрозаводска. Наши, как самые дисциплинированные, сели в автобус первыми и затащили туда же и меня. А мне сразу так горько стало, что и с девушкой попрощаться не успел, и то, что им у автобуса песни поют, провожают, а нас никто не провожает. Мы тихо влезли в автобус, пересчитались и уезжаем по-английски.
А для кого-то праздник еще продолжается. Назаров предлагает всем желающим девушкам пощупать его резонатор. Девушки пытаются покраснеть, а Саша объясняет, что резонатор – это у него живот.
Президент наш блаженно развалился в нежных объятиях Тони. (Это одна из тех, что встречала нас с зеленой бирочкой.) Периодически их зачем-то пытаются разнять, но они только возмущенно озираются назад. Курачев поет романсы, Назаров вступает не в кассу. Девушки сидят, жмурят уши, но пытаются соответствовать обстановке нашего автобуса. Все блаженно куролесят. В общем-то, было бы совсем хорошо, если бы все пели в одной тональности.
Выходим из автобуса у общаги. Кто-то поет: «У него портплед в полоску». А ведь на самом деле кто-то забыл в автобусе портплед. Мы его прихватили – потом найдем хозяина.
Скоро пора отправляться на вокзал, но приключения только начинаются. Танечка застряла в лифте, и теперь ее судьба зависит от проворности лифтера. Пожалуй, наша судьба тоже от него зависит, поскольку не бросать же ее одну. Для ускорения процесса мы решили напрячь молодежь, чтобы спустили ее вещи.
Потом все стали отжиматься.

Курачев отжимался за то, что сказал, будто Назаров плохо поет, а вот почему отжимался Дмитриев, я не понял. Назаров потом отжимался за компанию.
Постепенно выясняется, что какая-то компания не торопится собираться, а нагло дрыхнет в недрах общежития. Им позвонили, но они ответили, что сами доберутся.
На вокзале мы уже собрались прощаться с Тоней, но она сказала, что мы от нее так быстро не отделаемся, и она будет лично сажать нас в поезд. Пошли в здание вокзала.
Тут приключения продолжились. Вид дедушки Назарова не понравился местным милиционерам, и они замели его вместе с еще каким-то хохлом. Полковник и Мисик ринулись выручать дедушку, но безрезультатно. Как выяснилось, ему инкриминировали нахождение в общественном месте в нетрезвом виде. Ага, а остальные пятьдесят человек были чудо какие трезвые! Тут и Надежда пришла отмазывать его, как кавалер ордена. Назаров был принципиален и непримирим. Давно бы уже за сто рублей расписался и ушел, но он стоял на своем. Говорит, уже готовился тогда пройти медицинское освидетельствование и остаться в вытрезвителе. Уж не знаю, отмазали ли его, или он сам такой языкастый и упорный был, но через 20 минут его выпустили на свободу. Скоро подали состав, и мы погрузились в вагоны.
В одиннадцать часов вечера Вардан выпил минералки и с блаженным видом произнес: «Ну, наконец-то, я пью простую воду». Водка и мне надоела. Я присоединился к Вардану.
Через час приходил наряд знакомых милиционеров, которые попытались мешать нам петь и пить, но на этот раз весь вагон был наш, и мешать спать мы не могли никому. Мы подарили им пиво, и они пошли дальше проверять вагоны.
Но тут приключилась история, которая может послужить притчей о вреде трезвости. Итак, я пил воду. Разумеется, воду в стакан по 20 капель никто не наливает, как водку. Это крепкий алкоголь наливают на один глоток, а воды я наливал полный стакан. В вагоне было темно, и в порыве за закуской кто-то опрокинул мой стакан мне на штаны. Была бы в стакане водка, то ее было бы мало, и ущерб был бы минимальным, а тут – пришлось идти сушить штаны.

С другой стороны, облейся я так водой в автобусе, меня бы на вокзале замели, и уже Назарова давно бы отпустили, а я все продолжал доказывать, что вел трезвый образ жизни и пил воду, которой облился.
Тут через полчаса и Валентин Стефаныч вылил на себя стакан пива. Пиво – это уже не вода. Если все сейчас начнут все на себя опрокидывать, то так и зальют мне последние сухие штаны. С этими мыслями я поспешил к себе на полку и там уснул.
Утром на вокзале мы особо не прощались, а просто разошлись, разъехались по домам.